Яков Есепкин, Готическая поэзия Опции

[Leda2]

* Пять лет книги культового русского андеграундного писателя Якова ЕСЕПКИНА, в том числе «Порфирность», «Мраморные сады», «Космополис архаики», «Оратории», возглавляли витрины крупнейших интернет-сервисов, респектабельных магазинов Москвы и Санкт-Петербурга. Под шум времени усилиями квазиэлиты и мнимой анти-фронды имя гениального художника возвращается интеллектуальному андеграунду.

Яков Есепкин

Портреты юдиц с феями ночи

Шестой фрагмент

О шабле и клико – арманьяк,
Вусмерть будем пьяны и явятся
Феи нам, и небесный коньяк
Занесут, и чермам подивятся.

Где иродицы, алчут оне,
Желтоцветные меряя блузы,
Совиются в исчадном огне,
Кровью гасят фамильные узы.

Несть бисквиты им, вишни и яд
Ко рифленой желтице муаров,
Чтоб не узрели бледных Гияд,
Опочивших во мгле будуаров.

Восемнадцатый фрагмент

Сколь нещадно горят васильки
Под росою убойно-истечной,
Мрамор неб изломали в куски
Феи ночи о патине млечной.

Иль найдем к августовским столам,
Будет чудное время обедать,
Петь легко и твоим ангелам,
Царских яств должно всяку отведать.

Но содернуты емины тьмой
И серебром, одне пировают
Днесь юдицы с Эридой немой
И, белясь, мрамр всенощный скрывают.

Двадцать второй фрагмент

Август цветию нас упоит,
Кровью млечных жаровен овеет,
Воспевай эту цветность, пиит,
Аще с яствами хмель огневеет.

Се эфирные феи из мглы
Ветхотечной доносят емины,
Хлебы ломят щедрые столы,
В души смертников льются кармины.

И Господе к столовьям витым
Низойдет, чтоб холодной белены
Со лекифа испить, всезлатым
Опахалом чаруяше тлены.

Тридцать девятый фрагмент

Августовские розы пьянят
Фей небесных и ангелей хоров,
Ядом хлеб эвмениды тиснят
За серебром истечных фарфоров.

Будем, будем одно пировать,
Налием в эти кельхи златые
Именинные вина, скрывать
Их от юдиц найдут пресвятые.

Ах, Господе, холодную цветь
Мглой клеймя, не печалься, зерцая,
Как дали нам еще огневеть
Меж столовий, юдоль восклицая.

Пятидесятый фрагмент

В темных лотосах яства к столам
Августовским несут мажордомы,
На десницы лиют ангелам
Пунш златой, шумной Тийей ведомы.

Герцогинь ли еще оглашать
Безобразных – мы сами калечны,
Станем лотосов негу вкушать,
Аще пильницы наши всемлечны.

Зри, юдоль, как родные восждут
Хоть бы мраморных столпников неба,
И коньячные рюмки блюдут
Под серебром эфирного хлеба.

[Leda2]

* Литературная среда, состоящая из «однаробразных» фигурантов, не воспринимает явления неких пророческих знаков, художественной гениальности. Лучшая литература или не написана, или не дошла до читателя. Маргиналы в должностях с демонической силою противились изданию книг Есепкина, а эти элитарные книги парадоксальным образом стали наиболее востребованными в том числе на массовом российском рынке.

Яков Есепкин

Портреты юдиц с эвменидами

Пятый фрагмент

Скорбь утопим в капрейском вине,
Пейте с нами, холодные девы,
Суе вас обличать, мы ль одне,
Любят нас Береники и Евы.

Запеклись хоры ядною мглой,
Неб атрамент истечен и плавок,
Эвменид ли тиранить иглой
Отравленной, графитом булавок.

Станы римлянок бледных трюмо
Италийское нощно лелеет,
Где кроваво-златое письмо
Днесь еще на винтажах алеет.

Четырнадцатый фрагмент

Сомраченные тени дерев
Льежа, Грасса ли ночь осеняют,
Хлад чрез усны лиют Женевьев
И Гитан, им коварство вменяют.

Что манкирует нами Тулуз,
Эвмениды, о мраморном щите
Всяк тлеется, в кровавости блуз
Свальных лярв наш атрамент ищите.

Ах, откупорим нощность, блядей
Наречем именами прелестниц,
Чтоб во слоте февральских дождей
Шелк их гас на мраморниках лестниц.

Двадцать девятый фрагмент

Сны юнеток демонов манят,
Нега лядвий их гоев чарует,
Вновь цари шелк бессмертия мнят,
Им ли амфоры небо дарует.

Цинки выбьем серебром, из мглы
Нанесем ледяные кофоны,
Уставляйтесь, честные столы,
Дорог холод тенет Персефоны.

Будут ангели неба сиять,
Будет яркой всемлечная сводность,
И начинем тогда вопиять,
Преливая на столы холодность.

Тридцать восьмой фрагмент

Диаментные хлебы сотмим
Тусклым цветом гранатово-млечным,
И ритоны слезой окаймим,
Хватит аскосов гоям калечным.

Буде нощно юдицы белы,
Буде черные шелки их ярки,
На щедрые подставим столы
Хоть бы витые мглою огарки.

Веселятся оне и ядят,
И в утробники яд изливают,
Где лишь нас эвмениды следят
И с убийцами чад пировают.

Пятидесятый фрагмент

Суе Мании взоров бегут
Юродивые, локны срывают
Накладные, портретникам лгут,
От зерцал мел белены скрывают.

Из лекан с ядом хлебы достать
Суе грешницы бледные тщатся,
Книгу смерти устанут листать
Эвмениды и в тьму облачатся.

И закатные тени царей,
Челядь алчную цветом велебным
Истенив, у пустых алтарей
Одарят нищих мрамором хлебным.

[Leda2]

* Сегодня Яков ЕСЕПКИН — писатель номер один в России. Равных ему не было и вчера, и позавчера, ни в Серебряном, ни в Золотом веках. Читайте великую литературу, коль скоро она чудесным образом существует и не является предметом трансвременной метафизической иллюзорности.

Яков Есепкин

Портреты юдиц у Корделии

Седьмой фрагмент

Сны Корделии тягостны, мгла
Почивальню шутов овивает,
Близу дикого сердца игла,
Что иродных еще убивает.

Лире, Лир, не веретища злы,
А пиров меловые столовья,
Дщери наши смертельно белы,
Алчут ядов и тьмы суесловья.

И томятся оне, и ядят
Вишни Гебы меж чад неборовных,
И отцов из парчевниц следят –
Надэфирных уже и бескровных.

Девятнадцатый фрагмент

Что юдицам икать – хлеб давно
Зачерствел, шелки емин алее,
В кровь и яд превратилось вино,
Девам жалуют пунш на лилее.

Ах, следите, Гиады, тлеют
О каморном венечье рубины,
Фреи нам диадемы лиют
Из увеченной славской рябины.

Грянет бальник Аваддо, чела
Мертвых одниц распишут уголем,
И трельяжей ночных зеркала
Мгла собьет, где еще мы глаголем.

Тридцать восьмой фрагмент

Волны снов Идофея сребрит,
Богородице нас отемняет,
А бледна и веселость харит,
Именины их ночь отменяет.

Что ж исцветникам снится, Колон,
Белым розам и алым, горящим
Тленной желтию, сех Аквилон
Презлатил в наставленье дарящим.

Будут вершникам дарствовать мглу
И хлебницы, и негу жасминов,
И тогда мы подсядем к столу
Именитств о золоте карминов.

Сороковой фрагмент

Тусклым блеском левкоев и астр
Сад встречает диаментных гостий,
Жжет вино золотой алавастр,
Шелк мерцает круг басмовых остий.

Зри, Господе, хотя цветники
И обручников ночи хрустальной,
Где еше и висят ангелки,
На какой гильотине портальной.

Станут юдицы Тейю хвалить,
Первой лунной богине дивиться,
Чтоб кровавую цветность излить
И карминовой миррой давиться.

Пятидесятый фрагмент

Август ночь золотых цветников
Благо дарствует стайкам прелестниц,
Фей чарует всезвездный альков,
Холодя сенью мраморных лестниц.

Убеляйся, каморная тьма,
Пусть фиады о винах немеют,
Нам Геката мирволит сама,
Ей торговки перечить ли смеют.

Но Корделии сны тяжелы
И юдиц устрашает изветность,
И со усн мы лием на столы
Изумрудно-кровавую цветность.

[Leda2]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXI

Красный цвет никого не щадит,
Мы бессмертие суе и пели,
Не за тем ли Геката следит,
Чтоб певцы о рубинах успели.

Соберем во субботу гостей,
Пусть ядят и пиют наши гости,
Се музыки иных областей,
Веселитесь еще, ягомости.

И тогда принесут ангелки
Господь-Богу киотницы эти,
Где тисня алой миррой виски
Наши, плачут юродные в цвети.

XXXII

Гипс фамильных аллей истемнен
Мглой ночей, юровыми звездами,
Кто и ждал этих бледных камен,
Бредят сеи какими садами.

Сколь юдицы вольготно снуют,
Яко тусклую цветь обрывают,
Пусть хотя сны июля виют
Сукровицей, засим пировают.

Ах, проплыл диаментный корвет
Мимо вечных жасминов и тлена,
И, следи, опадает исцвет
На мраморные наши рамена.

XXXIII

Август выбиет чернью канвы
О исчадных цветницах и хлебах,
Иль нагорные кущи мертвы,
Иль умолка музыка во небах.

Яко тусклые нети молчат
И пиры восклицают рапсоды,
Нас камены однех соличат,
На бессмертие чествуя оды.

Лишь тогда узрят демоны тьмы
Мглу очес и оне содрогнутся,
И взалкаем: се, Господе, мы,
Нашей кровию столпной клянутся.

XXXIV

Побледнеем, а что пировать,
Аще льется небесная млечность
Во подвалы, царевн муровать
Иль бочонки с вином здесь – беспечность.

Ах, искусство ли вечно, тогда
Нас почто убивают, давайте
Фей картавых всеславить, Звезда
Не за вами летит, пировайте.

Гипс наш тусклый изломан в куски,
Рамена увиенны язмином,
И нещадно горят бредники,
Цветь аллей обводя бальзамином.

XXXV

На вифанские мраморы тьма
С чермной цветью лиется, о внемли,
Здесь были среброусты письма,
Всяк теперь оглашенный и нем ли.

Се, начинье Аида темней
Воска смерти и ночи хрустальной,
То вино или кровь, у теней
Их колор паче мглы госпитальной.

Мы, Господе, в углу восстоим
Со черствыми хлебами, стекает
По челам цветь и мирра, лишь сим
Наши вежды бессмертье смыкает.

[Leda2]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXVI

Юродные биются, зане
Тени агнцев мелки срисовали,
Виждь, Господе, в узорном окне
Мы темны под исцветом вуали.

Но крепка именная молва,
Пурпур столпный готов изливаться
Лишь со кровию, аще мертва
Неб дьяментность – не ей упиваться.

И к фарфорам слетят ангелки,
И во пурпур оденутся тени,
Где кровавые наши мелки
Изукрасили барвой ступени.

XXXVII

Ночь мраморная тьма овиет,
Вакх угасит последний огарок,
И тогда из кровавых виньет
Соточимся под сению арок.

Хлеб пасхалий дано ль очерствить
Иудицам, вино со фарфоров
Преиспив, беленою увить
Нас еще, ниспадая от хоров.

Зри, опять донны адских полей
Веселят охмелевших апашей,
И всевьются – отравы белей
Над фамильной склепенницей нашей.

XXXVIII

Се, Господе, благие цвета,
Се о восках туман фиолета,
Излита наша кровь, излита,
Бледных мытарей чествует Лета.

Станем волнам забвенье дарить,
Где июль вишни тусклые прячет,
Будут ангелы в благости зрить,
Как о нас Персефона восплачет.

И сильфиды к столам нанесут
Васильковых исцветий амфоры,
И отроцам, каких не спасут,
Цветь и вишни собросят на хоры.

XXXIX

Пурпур ветхий еще оплетен
Совитыми язмином свечами,
Это мы ли о мраморе стен
Пред хмельными стоим палачами.

Сколь вальяжны оне и темны,
Как за ними юдицы порхают,
Фарисеи у каждой стены,
Туне Парки о нас воздыхают.

Зри сей траур высоких столиц
И царевн, упоенных кармином,
Где течет с наших гипсовых лиц
Темный воск, перевитый жасмином.

XXXX

У Гиад ли еще погостим
И восплачем, и вспомним пенаты,
Нас гонят, а и мы не хотим
Оставаться, молчите, сонаты.

Что и речь, веселятся одне
Фарисеи, на яства кармины
Тусклых восков лияше, оне
Преалкают вино и емины.

Свечки чермные ставят к хлебам,
Виждь, се мы, се давимся от корок,
И серебро стекает по лбам
Нашим белым в диаментный морок.

[Leda2]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXXI

Се, не плачут камены о нас,
Розы мира легки в опомерти,
Ждет еще сиротливый Парнас
Благовестия ангелов смерти.

Кто и вынес бы адских музык
И веретищ холодное бремя,
Подан был сем глагол и язык,
А молчать и немолствовать время.

Хоть всезрите собитых певцов
На иудских балах отравленных,
Без порфир и алмазных венцов
Темнооким царевнам явленных.

XXXXII

Чермных вишен июля к столам
Нанесут и сквозь дьяментный морок
Соглядим – тьмы каждят по углам,
Где начинье ломится от корок.

Всё, Господь, эти вишни тусклы,
Мы пием, а не можем напиться,
Мы ядим, а всещедры столы,
Кличем юд, чтоб могли искупиться.

Зри, Господе, во барвах свечных,
Как над миррою мы престенаем,
И карминов бежим ледяных,
И в диамент персты окунаем.

XXXXIII

По ланитам юдиц истечет
Всенощное серебро со чернью,
И опять им Аид наречет
Услаждаться шелками и тернью.

Се еще вековые балы
И гремят, и одесно ликуют,
Пурпур нег возвышает столы,
Боги Ада веселья взыскуют.

Знак Геката подаст ли – введут
О червице невинных прелестниц,
Коих бальники утром найдут
Вдоль винтажей стоярусных лестниц.

XXXXIV

Со божниц воск лиется, июль
Вновь ко емине благ мирроточной,
Вишни тлеют, по чадам сей тюль:
Для ваяний из пудры цветочной.

На хлебницах пасхалы кадят,
О фарфоре лишь течи свечные,
За каретами юды следят,
Мажордомов сердца ледяные.

И блюстители пира темны,
И букетники миррою дышат,
Виждь, Господь, сколь и мы взнесены –
Стоны мытарей ангелы слышат.

XXXXV

Алой. алой виньетой свечной
Кутию оведем и емины,
Се и каморный пир отходной,
Се и белые с кровью язмины.

Что гиады рыдают опять,
Что юдицы одне веселятся,
Нам преложно еще вопиять,
Где алкают оне и белятся.

Аще истинно сех не спасти
Ангелочков лжеимных ли, правых,
Здесь и будем всенощно тлести
Со свечами в обводках кровавых.

[Leda2]

Яков Есепкин

Лилии Стикса


XXXXVI

Воск на раменах темных кадит,
Круг емин мы сидим о старизне,
Мгла Вифании столь холодит,
Уготованы литии к тризне.

Где вы, сени и кущи, одне
Соваянья убийц преалкают
Пунш с араком, от цвети оне
Всехмельны, чад сюда не пускают.

По божницам ли мирра плывет,
Вишен черных мы пьем червотечность,
И глядимся во тусклый киот –
Пара статуй, чарующих млечность.

XXXXVII

Ждут нас царствия, мы ли мертвы,
Аще темным архангелам снимся,
О раменах чермные канвы
Убелим и сеням поклонимся.

И приидем в незвездных своих
Апронахах, соведенных мглою,
Где царевны == как молвить о них,
Всяка травлена мертвой иглою.

Пир так пир, паче смерти самой
Ночь дворцов, кто б и здесь оставался,
Виждь, столы прекаждят суремой,
Где на чад тусклый воск изливался.

XXXXVIII

Тусклой пудрою ночь овиет
Сон цветов и немые присады,
Се и мы в изломанных виньет
Нощной течности чествуем сады.

Лики наши язмина белей,
Тще уголем чермы похвалялись,
Бледны гипсы фамильных аллей,
Где ночные певцы соявлялись.

Тех ли донн Алигъери взерцал,
Ах, еще им Аид потакает,
Ах, во слоте обитых зерцал
По челам нашим цветь истекает.

XXXXIX

Вертоград небозвездный, алей,
Одевайся цветеньем порфирным,
Виждь еще соваянья аллей,
Тусклый август под сводом зефирным.

Хороши ль всенощные пиры,
Спелых вишен в кантовках тлеенных
Нанесли ко столам, просфиры
Черствость паче светил упоенных.

Ах, не спите во млечной дали,
Феи ночи, со цветью немою
Нас однех, нас однех и свели
Сукровичною битой каймою.

L

Август цветию чадной манит,
Золоченая – всё полыхает,
Кто и был на миру именит,
О незвездной юдоли вздыхает.

Ко столам, расписанным под мреть,
Феи ада несут угощенья,
Положат ли еще умереть,
Мы явим тусклый цвет золоченья.

И гляни, как сильфиды легки,
Как всечадную цветь не внимают,
Где угольных садов бредники
К небам черный букетник взнимают.

[Leda2]

Яков Есепкин

Гаты Царского Села

I

Ирод ждет нас в своех пировых,
Что и звездным гостям пожалеют,
Мы одни меж увечно живых,
Наши вретища барвою тлеют.

Вишни, вишни, куда и бежать
От сукровицы темной и вишен,
Бледным дивам персты не разжать
С ядом, пир их и будет возвышен.

А начнут фарисеи вести
По начинью цикуты ночные,
Мы на раменах в червной желти
Диаменты явим ледяные.

II

Из Парфянского царства теней
Убежим, восклицая аурность,
Где альтанки – юдоли темней,
Где пиров золотая бравурность.

Туне ль ждали нас ангелы тьмы
Ко столам и еминам тлеенным,
Нощных вретищ в кистях суремы
И владыкам не снесть опоенным.

А явимся еще пировать,
О звездах промелькнем у оконниц,
И юдицы начнут сорывать
Цвет диаментный с мертвых колонниц.

III

Белым розам и как отемнеть,
А иные пурпурно-лиловы,
Феям ночи ль во тьме леденеть,
Бутоньерки ловите, шаловы.

Но, гляди, вековые цвета
Затеклись под накатом гуаши,
Наша ветхая кровь солита
Иудицами в битые чаши.

Яко станут мелиться оне,
Юродных завлекать на банкеты,
В ледяном ниспадая огне,
Мы им черные сбросим букеты.

IV

Звезды антики с неба падут,
Станут литии грозно испевны,
И явимся туда, где нас ждут
Одержимые местью царевны.

Азазели в сиреневой тьме
Всеумолчны для парий беспечных,
Се пиры о царице Чуме,
Се пиры о дьяментах присвечных.

Виждь, еще фарисеи белы,
Тусклой чернью еще не превились,
И лиется арма на столы,
Коей присно юдицы дивились.


V

И не виждим тлетворную цветь,
И еще формалином не дышим,
Соведен кто звездами, ответь,
Небовольных сильфид ли услышим.

Сон августа роскошен, кадит
Меж лафитников цветность чадная,
Ах, за нами, за нами следит
Нощно челядь пиров юродная.

А начинет Геката вести
По серебру оцвет для незрящих,
Мы явимся в тлетворной желти
С барвой звезд на раменах горящих.

[Leda2]

Яков Есепкин

Гаты Царского Села

XVI

Ночь юдоли темней и темней,
Исполать этим хлебам порфирным,
Где и звезды, ваянья теней
Мы следим над фасадом эфирным.

В пировые сие ли войти
Нам позволят еще юродные,
По челам иудицы вести
Станут цветь и каймы ледяные.

Так и будем немолчно стоять,
Юды хлебы нарежут мечами,
И Господе велит нас приять
Ангелкам с ледяными свечами.

XVII

Шелк сугатный оденет столы,
Млечным золотом вспыхнут лепнины,
Се каждение воска и мглы,
Се успенных царевн именины.

Будут ангели плакать по всем
Пировым неботечным фарфорам,
Ночи требник мы тихо внесем,
Станет неба тянущимся к хорам.

И Господе тогда лишь узрит,
Как под миррою мы восстенаем,
Как в истемный ночной лазурит
Бледный шелк и персты окунаем.

XVIII

Млечность выбиет ночь цветников,
Апронахи порфирные снимем,
Для царевен ли воск и альков,
Мы ль иное урочество имем.

Льет Селена огонь золотой,
Пусть еще пирования длятся,
Нет этерии аще святой –
И одесно ж купцы веселятся.

Паче скорби веселие их
И преспелые вишни, и хлебы,
Зри, юдоль, как отроков благих
Не пускают в цветочные небы.

XIX

По лепнине венечной бегут
Молодые подпалые волки,
Небеса ль нас еще берегут,
Мглой чиня роз меловых иголки.

Чермный тюль зеркала увиет,
Ночь нежна к алавастровой чаше,
Мы тогда из цветочных виньет
Соточимся, порфирность лияше.

И начнут фарисеи вести
Ядом ночи канвы на еминах,
Где влекли нас в тлеенной желти –
Отраженных во млечных карминах.

XX

С мышьяком ли эклеры гиад,
Ничего, соведем червотечность
Вишен их и поидем во сад,
Чтоб оплакать холодную млечность.

Будет время еще пировать,
Яко цветью точатся лепнины,
Чад в июле нельзя убивать,
Наши, наши сейчас именины.

Всемолчат феи ночи, шелка
Царств Парфянских круг хлебов свивают,
И сквозь цветь, со лепнин холодка
На чела наши воск изливают.

[Leda2]

Яков Есепкин

Гаты Царского Села

XXI

Окаймят чермным воском цвета,
По каким тосковали менины,
Это райских ли мест красота,
Паче звезд этих сводов лепнины.

И гляни, сколь еще веселы
Феи ночи, угодные пиру,
И румяны оне, и белы,
Всяка дива подобна лепиру.

И камены гостей увлекут
В сады тьмой любоваться зеленой,
И увидят, как нас волокут
Вдоль цветочниц о барве червленой.

XXII

Именинников слави, июль,
Мы пред небами все белоснежны,
Царский выбит ли нощию тюль,
Наши ангели белы и нежны.

И царевны одесно белы,
Вишни ядом чинят меловницы,
Юродные, следи, веселы,
Только плачут нежные цевницы.

Сень чудесна и праздник мелов,
Фарисеи в юдоли пируют,
И чермы с именинных столов
Отравленные халы воруют.

XXIII

Чернью вишен каймы соведут
По юдольной смуге эпитафий,
Меловницы одне и блюдут
Небозвездную млечность парафий.

Темен мрамор фамильных аллей,
Яко литии нощи испевны,
Вновь коварнее всех и белей
Одержимые местью царевны.

Се, Господе, тоскуют оне,
С юродными на паперти вьются,
И чинят хлебы ядом во сне,
И в порфировой цвети биются.

XXIV

Чадной цветенью щедрый август
Хлебы пышные свел и стольницы,
Виждь, точится диамент из уст,
Се, тлеют с нощной мглой багряницы.

О звездах ли, о желти оне,
Пусть кантовки порфирные рдятся,
Мы очнемся в жасминовом сне,
Где пасхалы всенощно кадятся.

Ах, сотлели диаменты, пьют
Вусмерть гости во брани площадной,
И юдицы, икая, виют
Наши рамена цветью исчадной.

XXV

Всё горят и горят васильки,
Сады хмелем июльским овиты,
Кто порфирностью дышит, реки,
Мы с немолчным бессмертием квиты.

Яко вина и кровь истеклись,
Нощность будем и пить, ягомости,
Именами чужими реклись,
Нас ли чествуют званые гости.

Согляни же, Господе, как мы
От подпалых волков по целине
Убегаем в обрамнике тьмы,
Млечный след оставляя на глине.